Наш обыденный язык выказывает надоедливое пристрастие в своем отношении к времени. Отношения даты выделяются грамматически как отношения позиции, отношения веса и цвета — нет. Само по себе это пристрастие не элегантно и нарушает принцип теоретической простоты. Более того, форма, которую оно принимает, — требования, чтобы каждая глагольная форма имела временной модус — особенно продуктивно в порождении ненужных усложнений, так как она требует попусту говорить о времени даже тогда, когда наши мысли меньше всего заняты этим предметом. Поэтому обычный способ формулировать канонические символики — исключить временные различия.
Мы можем для удобства сохранить грамматическую форму настоящего времени как таковую, но рассматривать ее как темпорально нейтральную. Так поступают в математике и других отраслях науки с преобладанием теоретического компонента, не заключая преднамеренно никакой конвенции. Так, из предложения «Семь из них остались, а семь есть нечетное число» можно без колебаний вывести «Нечетное их число осталось», невзирая на осязаемую несостоятельность аналогичного вывода из предложения «Джордж женился на Мэри, а Мэри есть вдова». Чувствуется, что «есть», стоящее после «семь», — вневременное, в отличие от «есть», стоящего после «Мэри», даже если не принимать в расчет изысков канонической символики.
Изыск состоит в том, чтобы считать форму настоящего времени всегда вневременной и отказаться от прочих времен. Этот изыск дает нам свободу опускать темпоральную информацию или, если мы хотим, обращаться с ней как с пространственной информацией. «Я не сделаю этого снова» становится «Я не делаю этого после теперешнего момента», где «делаю» рассматривается как безвременное, а сила будущего времени «с-» (‘will’) передается фразой «после теперешнего момента», сравнимой с фразой «на запад отсюда». «Я звонил ему, но он спал» становится «Я звоню ему тогда, но он спит тогда», где «тогда» указывает на какое-то время, подразумеваемое обстоятельствами произнесения.
Это улучшение делает выводы, подобные приведенным выше для случаев с семью и Джорджем, удобно открытыми для логического освидетельствования. Обоснованный (valid) вывод, касающийся семи, с модусами настоящего времени читается вневременным образом: «Семь из них тогда остаются, и семь есть нечетное число; следовательно, нечетное их число тогда остается». В этой форме вывод больше не имеет необоснованного (invalid) аналога в виде вывода о Джордже и Мэри, но — только действительный: «Джордж женится до момента теперь на Мэри, и Мэри теперь есть вдова; следовательно, Джордж женится до момента теперь на (той, кто) теперь есть вдова». (Писать ли «женится до момента теперь», как здесь, или — «тогда женится», параллельно примеру с семью — это просто вопрос о том, предполагать ли, что предложения следуют за какой-то ссылкой на конкретное прошлое событие? Я предполагал это в одном примере и не предполагал — в другом.)
Такое переформулирование модусов времени искажает английский язык, хотя едва ли незнакомым образом; ведь считать время равнозначным пространству — это не нововведение естественной науки. Не надо далеко ходить за примерами сложностей, уменьшаемых таким способом, не относящихся к сфере логического вывода. Одна из них — проблема Гераклита (§ 3.8). Если мы полагаем временную протяженность реки равнозначной ее пространственной протяженности, мы видим в том, чтобы ступить в ту же реку два раза, не большую трудность, чем в том, чтобы сделать это в двух местах. Более того, изменение речного вещества в данном месте от раза к разу полагается тогда вполне равнозначным различию речного вещества в данный момент времени от места к месту; то, что река одна и та же, оспаривается в первом случае не в большей степени, чем во втором.
Проблема Гераклита уже рассматривалась в § 3.8 без помощи приравнивания времени к пространству, но интуитивно, такое приравнивание помогает. Подобный метод применим к разрешению проблем личной тождественности: пространственно-временной взгляд помогает оценить то обстоятельство, что нет причины, по которой мои первое и пятое десятилетия не должны, подобно моим голове и ногам, считаться частями одного и того же человека, как бы он ни был не похож на себя. Нет необходимости в существовании какого-либо неизменного ядра, чтобы конституировать меня — одного и того же человека в обоих десятилетиях, — так же как нет необходимости в существовании некоего особого Куайнова фактурного качества, общего для протоплазмы моей головы и моих ног; хотя и то и другое возможно3.
Физические объекты, понятые, таким образом, как располагающиеся в четырех измерениях в пространстве и во времени, не следует отличать от событий или, в конкретном смысле термина, процессов4. Каждый заключает в себе просто некоторую порцию пространства-времени, хотя и гетерогенную, как бы та ни была прерывиста и разграничена. Тогда следующая подробность отличает материальные вещества от других физических объектов: если объект есть вещество, то существуют относительно мало атомов, находящихся частично в нем (временно), а частично — вне его.
Парадоксы Зенона, если поначалу и могут нас запутать, становятся менее запутанными, если время рассматривается наподобие пространства. Типичные парадоксы состоят в существе своем в разделении конечного расстояния на бесконечно много частей и в утверждении, что надо затратить бесконечное время, чтобы пересечь их все. Рассмотрение времени по образу пространства помогает нам понять, что бесконечно много периодов времени могут точно так же складываться в конечный период времени, как конечное расстояние может быть разделено на бесконечно много составляющих его расстояний.
Обсуждению парадокса Зенона, так же как многого другого, помогает изображение времени как расстояния. Заметим в таком случае, что такие изображения представляют собой, вполне буквально, полагания времени подобным пространству.
Точно так же, как вперед и назад различимы только относительно ориентации, согласно принципу относительности Эйнштейна, пространство и время различимы только относительно скорости. Это открытие не оставляет никакой разумной альтернативы полаганию времени подобным пространству. Но выгоды, рассмотренные выше, независимы от принципа Эйнштейна5.
Модусы времени следует в таком случае заменять такими темпоральными характеристиками, как «теперь», «тогда», «перед t», «в момент t», «после t», и — только тогда, когда это необходимо. Эти характеристики можно экономично систематизировать следующим образом.
Каждый отдельный момент времени или период, длиной, скажем, в один час, можно рассматривать как срез четырехмерного материального мира толщиной в один час, исключительно пространственный и перпендикулярный оси времени. (Является ли что-либо периодом в таком смысле, зависит, согласно теории относительности, от точки зрения, но его существование в качестве объекта — нет.) Мы должны думать о моменте t как о периоде любой желаемой длительности и любого желаемого положения на оси времени6. Тогда, если x — пространственно-временной объект, то мы можем толковать «x в момент t» как имя общей части x и t. Таким образом, «в момент» (‘at’) рассматривается как термин, равносильный сопоставляющей символике, которую иллюстрирует единичный термин «красное вино» (§ 3.5). Красное вино — красное у (at) вина.
Мы легко распространяем термин «в момент» на классы. Если z —
человечество, то z в момент t можно объяснить как класс (
x)(y = (x в
момент t) и x
z) соответствующих появлений человека.
Мы можем считать указательные слова «теперь» и «тогда» равными словам «я» и «ты», понятым как единичные термины. Точно так же, как временные и смещающиеся объекты референции «я» и «ты» — это люди, временные и смещающиеся объекты референции слов «теперь» и «тогда» — это моменты времени или периоды. «Я теперь» и «я тогда» значат «я в момент теперь» и «я в момент тогда»; обычай сформировался таким образом, что «в момент» в этих случаях опускается, как ‘at’ в случае ‘red wine’ («красное вино»)7.
«Перед» можно истолковывать как относительный термин, предицируемый моментам. Такие конструкции, как «x есть поедающий (is eating) y перед t» и «x есть поедающий y после t», тогда превращаются в:
(u)(u есть перед t и x в u есть поедающий y),
(u)(t есть перед u и x в u есть поедающий y).
В этом примере я предпочел использовать длительную форму «есть поедающий» (‘is eating’) а не «ест» (‘eats’), поскольку меня интересует состояние, а не диспозиция; для сравнения — «Тэбби ест мышей» (§ 4.3). Временные характеризации применимы в равной степени и к последнему, так как могло быть время, когда Тэбби не имела вкуса к мышам, и может наступить время, когда она потеряет этот вкус. Так, мы можем сказать «Тэбби ест мышей в момент теперь», «Тэбби ест мышей в момент t», так же как: «Тэбби есть поедающий мышей в момент t»; но в одном случае мы сообщаем об этапе в его развивающейся манере поведения, тогда как в другом — мы сообщаем об отдельном событии его поведения.
В средствах канонической символики, которые мы до сих пор рассматривали, еще не встречалось ничего, пригодного для анализа терминов «есть поедающий» и «ест мышей» или даже «ест мышей» и «ест рыбу» с целью различения каких-либо общих элементов. Не много помощи будет нам в этом и от сказанного на последующих страницах. Ведь я не знаю никакого общего анализа таких терминов, который бы улучшил ситуацию, пусть даже сколь угодно неудовлетворительным образом, в которой оставляет их обыденный язык. Для выполнения особых задач вполне можно перефразировать диспозициональное предложение, вроде «Тэбби ест мышей» в более искусственное предложение, образованное с помощью канонических символик, длительной формы глагола и других элементов; но можно ожидать, что такой парафраз будет включать в себя детали, которые подходят только для данного случая и для данных целей, и не является общепарадигмальным. По этой причине наш анализ в § 5.3 также не привел ни к какому предложению по анализу относительных терминов «полагает», «полагает. . . », «полагает. . . и» (‘believes’, ‘believes of’, ‘believes of and’) и т.д. с целью выявления каких-либо общих элементов.
Где не использовать каноническую символику, где оставлять компоненты в неанализированном виде — обычно зависит от конкретных целей (§ 5.1). Но то, что обычно остается неанализированным, имеет форму термина; точнее, общего термина, так как мы увидим, как устранить единичные термины (§ 5.6). Более того, этот остаточный общий термин регулярно оказывается в конце концов в позиции предиката. Мы уже засвидетельствовали склонность общих терминов стоять в позиции предиката, когда проводили категоризацию символики. Так, предложения «Я теперь имею собаку» и «Всякая собака лает» демонстрируют общий термин «собака» как часть неопределенного единичного термина; их парафразы:
(x)(x есть собака и я теперь имею x),
(x)(если x есть собака, то x лает) —
предоставляют ему позицию предиката. В предложениях «Черепахи суть рептилии», «Пауль и Элмер суть сыновья коллег», «Буйволов стало меньше» и «Я теперь слышу львов» шесть общих терминов стоят в модусах множественного числа; в парафразах:
(x)(если x есть черепаха, то x есть рептилия),
(x)(
y)(Пауль есть сын x и Элмер есть сын y, и x есть коллега
y),
(t)(t есть перед теперь и
(x есть буйвол) теперь меньше, чем
(x есть буйвол)
в t),8
(x)(x есть лев и я теперь слышу x и (
y)(y
x и y есть лев, и я теперь
слышу y)) (ср. § 3.8) —
все шесть общих терминов стоят в позиции предиката. Появление
общих терминов в составе единичных терминов вида ‘the F’ и ‘to be F’
преобразуется подобным же образом в позицию предиката: ( x)Fx,
x[Fx].
В §§ 3.5 и 3.6 мы отметили способы, которыми один общий термин может быть частью другого. Один такой способ — когда (относительный) общий термин дополняет единичный термин до общего термина формы ‘F of b’. Другой — когда один общий термин атрибутивно присоединяется к другому; таковы ‘F G’, «красный шар». В обоих случаях составной общий термин в позиции предиката может быть опущен: ‘(F G)x’ сводится к ‘Fx and Gx’, a ‘(F of b)x’ — к ‘Fxb’. Компонентные термины оказываются в конце концов в позиции предиката. То же самое верно и для других алгебраических моделей композиции: таковы «F и G» и «F или G». Предикация «(F или G)x» упрощается в «Fx или Gx», а предикация «(F и G)x» — в «Fx и Gx».
Такие алгебраические конструкции в результате представляют собой случаи формы «такой, что»: «F или b» есть «объект x такой, что Fxb», «F G» — «объект x такой, что Fx и Gx» и т.д. Наблюдаемое устранение таких конструкций в позиции предиката есть, таким образом, в конечном счете, просто устранение формы «такой, что» в позиции предиката (§ 4.4). Заслуживает внимания, что конструкции «такой, что» или, что оказывается тем же самым, относительному простому предложению нет места в канонической символике. Этой конструкции отводилось важнейшее место, но в § 5.2 она в своей полезной функции была поглощена другими, более специальными, связывающими переменные операторами.
Остаются еще нередуцированные способы, какими общие термины могут встречаться в составе других общих терминов. Есть дополнение общего термина наречием или синкатегорематическим прилагательным до более сложного общего термина (§§ 3.5, 3.6, 4.2, 4.3). Есть сопоставление общих терминов в позиции подлежащего, дающее часто случайные смыслы (§ 3.5). По этой причине существуют диспозиционные комбинации, наподобие «ест мышей». Я не говорю, что составляющие общие термины в таких случаях сводятся к позиции предиката; весь остальной общий термин, получившийся в результате нашего парафраза, занимает позицию предиката, а не его части. Внутренняя структура этих неподатливых составных терминов с точки зрения канонической символики вообще не является структурой. Или если для особых целей такой термин перефразирован с помощью канонической символики способами ad hoc, то его компонентные термины также занимают позицию предиката. Короче говоря, дело в том, что единственная каноническая позиция общего термина — это позиция предиката, каково бы ни было неканоническое основание этого термина.
Из этого все еще не следует, что общие термины в конце концов оказываются лишенными канонического основания. Напротив, на самом деле они его имеют, за исключением случая принятия определенного варианта рассмотрения, который будет представлен в § 6.5. Даже этот вариант не делает непосредственными составляющими общих терминов другие общие термины, но он делает предложения непосредственными составляющими некоторых из них.
3 Ср.: Goodman. Structure of Appearance, p. 94.
4 Они есть то, что Стросон (Individuals, pp. 56 f.) отверг как процессуальные предметы, «не отождествимые ни с процессами, которые происходят в предметах, ни с предметами, в которых происходят процессы. . . . Я был озабочен исследованием. . . категорий, которыми мы реально располагаем, а категория процессуальных предметов такова, что мы ее не имеем и в ней не нуждаемся». Он поддерживает проведенные различия примерами словоупотребления. Учитывая его озабоченность сохранением словоупотребления, я считаю, что он прав. Но наша непосредственная забота — канонические отклонения.
5 Открытие Эйнштейна и его интерпретация Минковским, конечно, дали важный толчок пространственно-временному мышлению, которое последовало за ними и заняло господствующие позиции в философских конструкциях Уайтхеда и других. Но идея парафраза предложений, содержащих модусы времени, в терминах внешних отношений предметов к моментам времени была достаточно ясной и до Эйнштейна. См., например: Russel. Principles of Mathematics (1903), p. 471. Дальнейшее обсуждение устранения модусов времени см. в моей работе: Elementary Logic, pp. 6f., 111—115 ff.; Goodman. Structure of Appearence, pp. 296 ff.; Reichenbach, pp. 284—298; Taylor, Williams.
6 Проблему мгновения или периода, не имеющего длительности, лучше здесь не затрагивать и оставить до рассмотрения в § 7.5.
7 В работе «Individuals», p. 216, Стросон возражает против рассмотрения «теперь» как единичного термина. Его аргумент состоит в том, что «теперь» не устанавливает никаких временных границ. Возможный ответ мог бы состоять в защите смутности; другой ответ мог бы состоять в толковании временных границ как границ самого короткого произнесения формы предложения, содержащего рассматриваемое произнесение «теперь». Последний ответ — это ответ в нашем духе искусственного разграничения, и мы должны заметить, что пассаж Стросона имеет другой контекст. Я даже разделяю некоторым образом доктрину, в скрытую поддержку которой он вовлечен, так как я думаю, что она согласуется с моими соображениями о приоритете неанализируемых ситуативных предложений в теории радикального перевода и обучения языку в детстве.
8 См. трактовку класса в момент t выше.